АДОВЫ 

Один конец я привязала к березке, второй к своему поясу и очень медленно начала спускаться. Из-под ног летели мелкие камешки и падали в глубину, но я не слышала звука их падения. Крепко закрыв глаза я спускалась все ниже и ниже, а дна все не было. Вскоре я почувствовала, что вход стал шире и приоткрыла один глаз: далеко внизу разливалось мерное неяркое сияние голубовато-розового цвета – мне стало не так страшно, и я начала спускаться быстрее, прося всех богов, чтобы хватило длины веревки.

Наконец я почувствовала почву под ногами и открыла глаза. Я стояла в огромном зале с потолками, уходящими в необозримую высь, которая терялась в полумраке. Множество хрустальных колонн давали тот фантастический неяркий свет, который я видела сверху. Где-то, совсем рядом, шумела вода и, отдаваясь эхом, рождала своеобразную, причудливую музыку. Здесь было завораживающе красиво и я готова была часами следить за переливающимися бликами в хрустальных колоннах, но предстояло еще найти в этом царстве камня и загадочного света малыша крольчихи. Медленно и трепеща от страха я начала идти по залу: вокруг было тихо, лишь "пела" вода. Я немного осмелела и начала звать крольчонка, потом все громче и громче. Дойдя до края зала, увидела второй: такой же огромный, но расцвеченный уже красновато-желтыми бликами в хрустальных колоннах.

Я очень устала за этот хлопотливый день и, прислонившись к одной из колонн, задремала. Спала чутко, тревожно. Краем сознания я уловила тихое движение возле себя и узнала посапывание кролика. Едва заметно приоткрыв глаз я увидела очень странное существо, которое нежно касалось малыша старой крольчихи и подталкивало его ко мне. Кролик что-то усердно ел и вовсе не спешил ко мне, а я за это время пыталась получше рассмотреть того, кто так был не похож на человека.

Оно лишь отдаленно напоминало бы человечка, если бы не было так согнуто, не имело бы какой-то большой колючки на животе и бугристой кожи, сквозь которую было видно как бурлит кровь. Голова у него была большой на этом странно худом и непропорциональном теле, руки-щупальцы имели пальчики – ими существо гладило крольчонка.

В этот момент в глубине зала мелькнула едва заметная тень и я увидела такое же существо, которое проявляло нетерпение и знаками звало того, кто был возле меня. Существо, которое было возле меня, явно не хотело расставаться с крольчонком и медлило с окончательным прощаньем. Я воспользовалась этим моментом и медленно, очень осторожно начала протягивать руку – мне очень захотелось коснуться этой бугристой кожи и познакомиться со странным человечком поближе. Я, почему-то, была уверена, что оно не причинит мне вреда и незаметно продвигала руку, а оно, захваченное игрой с крольчонком, не замечало этого. И только тот, второй, увидел во мне опасность и издал вдруг долгий шипящий звук – это было похоже на пение шепотом. Игривое существо метнулось было от меня в тень, но я была быстрее.

Я поймала его и усадила себе на колени, как садила всегда расшалившихся зверьков и ребятишек. Оно было совсем небольшое, чуть больше рослого щенка, и приласкала, нежно касаясь бугристой кожи. Оно немного подергалось в моих руках, пытаясь вырваться и… вдруг… прильнуло ко мне в приливе нежности. Я была растрогана этим порывом и несколько минут мы сидели так, ощущая это необычное единство. Из тени зала слышались шорохи и неясные звуки и "мое" существо вдруг выпрямилось и издало гортанно-шипящий непередаваемый звук.

Они вышли на свет и стали небольшой, тесной кучкой. Их было совсем немного – не более двадцати. Впереди выделялся один, который был чуть выше всех и его голова сидела горделивее и была чуть больше. Он сделал шаг вперед и вытянул вперед руку, которая больше походила на щупальце. Было видно, каких это стоило ему усилий по брожению крови в колючках на его теле.

Я тоже встала, бережно поставив на землю того, кто сидел у меня на коленях, и выпрямилась во весь свой далеко не высокий рост. Их вождь едва-едва достигал моего колена, но в нем было что-то величественно-гордое в этот момент. Я тоже протянула ему руку, коснувшись его ладонью. Его тело было холодным, но все равно, мне чем-то очень нравились эти существа.

Он издал шипяще-гортанный звук и показал на себя. Я уловила что-то похожее на слово "адов". Потом он начал быстро-быстро издавать множество похожих звуков и я поняла, что он говорил. Да, это была речь – это были разумные существа! Странные, необычные, но люди. Я замерла от своего открытия и поняла, что никогда, не за что на свете не уйду отсюда, пока не подружусь с ними, не узнаю их быт, язык.

Этот бесконечный необычный день уже, видимо заканчивался, когда я почувствовала, что голодна. Я вытащила из кармана кусочек хлеба и сыра, которые предусмотрительно взяла с собою, собираясь на поиски крольчонка. Адовы внимательно смотрели как я ем и осторожно переговаривались между собою. У меня был совсем небольшой кусочек, которого, конечно же, не хватило бы на всех, но я предложила им половинку. Вождь подошел ко мне и с легким наклоном головы принял кусочек хлеба и сыра. Он бережно отломил от своего кусочка крошку и положил ее в рот. Через несколько мгновений по его телу прошла волна дрожи, а внутри колючек забурлила кровь, "рассыпая" палитру красок – он стоял в радуге бурлящего света и был почти красив. Позднее я узнала, что так адовы выражали свои эмоции счастья: радость, восторг. Остальные адовы столпились вокруг него гортанно шипя. Он медленно, я бы сказала церемонно, разломил оставшийся кусочек на две неравные части и больший отдал одному, который прикрывал свою большую колючку на животике. Внимательно присмотревшись, я узнала в нем адова, который сидел у меня на коленях. Я не сразу стала различать адовов, но маленькую, игривую и нежную Ялпак я стала выделять с первого дня знакомства. Она была такой милой со своей постоянной возней с крольчонком, с детским непосредственным желанием прикоснуться ко мне, залезть на колени.

Ялпак была единственной женщиной маленького племени. Эта горстка странных людей дорожила ею,
как последней ниточкой к продолжению вымирающего рода.

Прошло немало времени, пока мы научились понимать друг друга, но поняв уже не могли наговориться, нам все труднее было расставаться.

Поначалу я приходила к ним на несколько часов, предварительно взяв с собою достаточно еды, чтобы угостить всех. Мне нравилось следить за гаммой красок, которая бушевала в их телах от вкуса наших простых продуктов: хлеб, головка лука, морковь, картофелинка. Они ели удивительно мало, рассасывая и смакуя малюсенький кусочек, но, неизменно, самый лучший кусочек доставался Ялпак. Они дарили мне свою еду -кусочек чего-то беловато-вязкого, похожего на белую глину, спрессованный комочек из каких-то личинок, прохладный и вязко-тягучий камушек – все было кисловато-горькое и пахло плесенью и землей.

Раз от разу я оставалась у них дольше, скучая на земле за их шипящими голосами и подетски мягкой манерой общения. У конца длинной веревки, которую я уже не отвязывала, всегда сидел кто-то из них ожидая меня, переливаясь радугой красок при встрече. Я так и не научилась выговаривать слова на их шипящем наречии, но понимала их уже довольно хорошо. Зато они довольно быстро научились понимать меня, а кое-кто даже говорил со мною. Правда произносили слова они с таким выговором, что я не сразу узнавала простые слова.

Особенно долго и часто я сиживала на берегах полноводной подземной реки с вождем. Он один из первых научился говорить со мною и вскоре мы могли понять друг друга настолько, что смогли рассказать о себе, людях, истории.

Мы настолько привыкли друг к другу, что я почти совсем перестала подниматься наверх, разве что только на несколько часов: чтоб увидеть солнечный свет, услышать пение птиц да пополнить съестные припасы. К слову сказать, маленький крольчонок не спешил наверх, резвясь с Ялпак. Я же всегда приносила ему пучок сочной травы и несколько морковок. Старая крольчиха рада была слышать, что ему хорошо, слишком занятая своим многочисленным семейством.

Адовы уже не скрывали от меня своих забот и я, как могла помогала им. Их вымирающее, маленькое племя пришло сюда за многие сотни километров по теплой реке, чтобы Ялпак подарила им крошечное существо именно здесь, в этом святом для них месте.

Как-то, сидя у подземной реки, Наеко – вождь племени рассказал мне печальную историю их рода. После этого я почти перестала подниматься наверх, ценя каждый миг нашего общения, понимая, что скоро неминуема разлука.

Бесконечно давно Адовы были сильными и воинственными жителями большой и прекрасной планеты Марс. Они строили огромные города, рубили леса, поворачивали по своему желанию реки, много воевали. Войны, пожары старили планету, но на это никто не обращал внимания. В защитном слое Марса образовалось много дыр, через которые на планету проникал неумолимый Космос. Ветер Вселенной иссушил полноводные реки, истощил океаны. Жители Марса уже не воевали друг с другом – им угрожала неизмеримо большая опасность. Жгучее Солнце убивало все живое на планете: ни деревья, ни растения, ни животные теперь не могли защитить человека. Человек остался один на один с Космосом, и это убивало его. Большие глубокие каналы, которые человечество прорыло по всей планете, не спасали от смертоносных лучей Солнца. Пришло время, когда на планете вообще не осталось воды и люди спустились вниз, под землю, где еще текли реки. Наверху бушевало яростное Солнце и чтобы напоить ростки многие старики умирали, отдавая свою кровь. Марс стал планетой крови и ужаса.

Только отряд смельчаков вырвался с обреченной планеты и после долгих блужданий в Космосе увидел голубую от обилия воды планету. На Земле тоже воевали, и пришельцы решили и здесь уйти под землю, поближе к полноводным подземным рекам. Подземные реки Земли были полны и неиссякаемы и они стали Родиной многих поколений марсиан. Шли века… Тела подземных жителей начали меняться и они уже боялись выходить на поверхность, боялись Солнца. Все больше и больше они привыкали жить в воде и им почти не надо было выходить из нее. Наеко боялся, что скоро его племя станет племенем рыб. Чтобы так не случилось они пришли сюда, к этой целебной воде и хрустальным залам, куда, по преданию спустились их далекие предки, чтобы вспомнить, поклониться их следам и почувствовать себя людьми. Наеко поднялся и подвел меня к хрустальной колонне, на которой еще можно было различить рисунки людей с высокими стройными телами и гордыми, крупными головами.

Я очень много рассказывала Адовам о Земле: о ее истории, людях и городах, цветах и травах, о голубом небе и ласковом солнце, о реках и морях – об этом они слушали особенно восторженно, – вокруг них при этом искрилась и бушевала целая палитра красок. Однажды, рассказывая о полноводной, широкой Волге я пропела-проговорила старинную песню о широких плесах, о синих волнах, о прозрачных глубинах и… о чудо! Что за радуга красок потрясла их тела, как восторженно-гортано звучало их шипение. Я немного смутилась такому успеху и рассказала им о больших концертных залах, где звучат исполненные глубокого чувства звуки, которые человек извлекает из самого сердца. Как сильные звуки летят и передаются каждой душе, затрагивая самые нежные, глубокие струны. Их так увлек мой рассказ, что они попросили меня спеть. Как я не отнекивалась, говоря, что не училась этому, они просили, желая услышать как поет человек. Я запела как смогла, песню о море, тоске расставания, о вечном беге волн и так странно волнующе раздавался мой, вообщем не сильный голос, среди хрустальных колонн, уходящих в сумрачную темноту, в огромном зале с многократным эхом перед необычной, пышущей красками публикой. Я пропела последнюю ноту и замерла от радуг, разрывающих их тела. Они быстро-быстро порывисто встали, выпрямили спины, насколько позволяла им осанка, гордо вскинули большие головы и… зааплодировали мне своими маленькими ручками, похожими на щупальца.

В маленькой Ялпак уже билась новая жизнь и Адовы немного бестолково и суетливо готовились принять ее. Мне запала в душу мысль поднять ребенка наверх и показать ему Солнце, научить его видеть цветы и травы. Я долго уговаривала их, доказывая, что если ребенок увидит Солнце и привыкнет к земле, то он уже никогда не станет рыбой. Они очень беспокоились об этой еще не начатой, жизни.

Жизнь маленькой Ялпак тоже была бесценной. Почему-то их женщины умирали едва успев подарить миру маленькое существо. Это началось после того, как люди взорвали в недрах Земли атомную бомбу.

Малыш родился на рассвете. Впервые за много-много лет родилась девочка. Все бурно радовались, вот только Ялпак лежала слабая и безучастная ко всему, даже крольчонок не радовал ее. Она часто-часто дышала и ее перенесли к воде. Адовы не могли долго дышать воздухом и во время наших бесед случалось, что кто-то начинал часто-часто дышать и бежал к воде, чтобы в нее погрузиться. Только один Наеко никогда не выказывал мне свою слабость – он не хотел становиться рыбой.

Глядя на обессиленную Ялпак он вдруг решительно вскинул голову, по телу его прошла дрожь сине-фиолетовых красок боли и нежности, и подал мне крохотное прозрачное тельце.

С той поры я каждый день поднималась с девочкой и встречала с ней робкую, несмелую полоску рассвета, постепенно приучая ее к сильному свету.

Маленькая Ялпак медленно угасала, несмотря на все мои попытки помочь ей. Я приносила лучшие фрукты, лекарства. Она на несколько минут показывалась из воды и мелкая-мелкая дрожь ярких искр сотрясала ее тельце. Возле воды неотрывно сидел крольчонок и смотрел на воду.

Прошло немногим больше месяца и малышка сама тянула ко мне ручонки-щупальца, просясь к свету. Сегодня она впервые увидела полный рассвет и засмеялась от счастья. Я спешила рассказать об этом Ялпак, которая второй день даже не показывалась из воды. На берегу не было крольчонка и только маленькую горстку скорбных мужчин окутывали волны синих красок.

Наеко дал приказ уходить. Уже несколько дней он медлил, не желая покидать эти места: здесь истоки его рода, здесь родилась его надежда, здесь осталась его нежная Ялпак, здесь его племя услышало столько чудесного, фантастического. Но теплая, полноводная река, по которой они пришли сюда, вдруг изменила свое русло, может из-за каких-то новых испытаний бомб, и племя должно было поскорее уйти с нею.

 

Прости меня, малыш!

Я вернусь к тебе с ворохом новых, фантастических сказок. Я не могу оставить их! Не могу бросить малышку, которая снова захочет увидеть Солнце и засыпать под колыбельные песни.