Боль нарастала с каждым витком сжимая кольцо. Я почти уже не воспринимала мир слушая боль, лишь краешком сознания понимая свою беззащитность и одиночество. Кажется, я судорожно сжимала край одеяла, держась за него, как за спасительную соломинку. И на самом пике, у края, я прошептала привычное волшебное слово, которое столько раз спасло, защищало и оберегало меня перед лицом любой беды – "Павлик". Возможно, я тогда не понимала всю бесполезность и обреченность этого зова, но я шептала, звала: "Павлик", превозмогая давившую меня волну боли, борясь за жизнь. Боль не раз уже терзала меня на протяжении этих лет, но сегодня она решила убить меня и, уже слабея, едва барахтаясь и уходя ко дну в этой реке боли и забвения, я снова позвала: "Павлик".

            От боли и частого дыхания рябило в глазах, и я крепко зажмурила их. А сквозь эту рябь возник образ большого пушистого кота с каштановыми подпалинами, с грустными темными глазами. Он двигался ко мне и стал вдруг таким явным, почти осязаемым. Со мной что-то произошло: усталый мозг утратил способность мыслить, но слегка начали теплеть ступни ног и я почувствовала, что боль отпускает и дает мне время отдышаться. Я лежала с закрытыми глазами, боясь пошевелиться, стараясь даже реже дышать, чтобы не спугнуть, не потерять образ пушистого кота с грустными глазами. Он так мягко терся о мои ступни, медленно перебираясь все выше, сворачивая, скатывая в клубок мою боль. И, наконец, я поняла, что боль ушла, оставив после себя только усталость и я вновь стала погружаться, но уже в покой.

               Утро было сияющим и наполнено щебетом птиц. Я осторожно встала, боясь вновь разбудить боль, но тело было послушно и даже как-то молодо кипело энергией и жизненными силами. Я, честно говоря, даже успела подзабыть это прекрасное чувство, по крайней мере, оно не приходило ко мне в эти три последних года после гибели Павлика.

                    Уже вечером, после работы, когда я долго копалась у двери в своей захламленной всякой мелочью сумочке в поисках ключа, из соседних дверей выглянула Петровна. Хоть и живем мы по-соседству, но видимся редко. Я всегда буду благодарна этой простой женщине за ту неоценимую помощь, которую она оказала мне в первые недели после гибели Павлика, когда я осознавала только забытье с останавливающей сердце болью да мельканье множества незнакомых лиц.

             Мы постояли несколько минут у дверей своих квартир, обсуждая как всегда актуальную тему закрытых входных дверей подъезда, как из приоткрытых дверей соседки вышел он. Я даже ахнула внутренне, увидев его.

Он был большой и пушистый, с каштановыми подпалинами и темными грустными глазами. Да, да это был кот из моего ночного полусна. Не знаю, как я выглядела, рассматривая его, но Петровна сказала:

– Да, Машенька! Я приютила у себя твоего кота. Проходила я вчера, а он сидит под твоей дверью, царапает ее лапой и жалобно так кричит. Я знаю, что ты на работе с утра до ночи – вот пожалела и впустила.

Я сразу же вспомнила, что между давящими приступами вчерашней боли мне чудился кошачий крик.

                  Кот спокойно, как к себе домой, прошествовал в открытую дверь моей квартиры. Когда-то, с Павликом, мы любили свою квартирку – наш общий мирок, заслоненный от всех. Павлик, обычно, круто развернувшись, ставил машину под окнами и почти вбегал на третий этаж, тихонько открывая дверь своим ключом. Мы всегда играли в одну и ту же игру – он делал вид, что застал меня врасплох, а я смеялась и старалась вырваться из его объятий. Боже, как же мы были счастливы! Выполнив все правила игры, он неизменно вешал ключи от машины на гвоздик в прихожей, надевал тапочки и шел в ванную. Там он долго умывался, фыркал и пел неизменно:

– Старый муж, грозный муж…

             Потом, сияя улыбкой и встряхивая мокрым каштановым чубом, садился на табурет у окна (чтоб видеть машину) и стучал ложкой по столу, стараясь кричать грозно, басовито:

– Машутка, ты что не видишь, хозяин пришел. Ужо я тебе…

          …Кот вошел в дверь, постоял в прихожей обнюхивая стоящие на обычном месте домашние тапочки. Домашние туфли Павлика я так и не убрала, хотя уже осознала, что он никогда уже не вернется. Затем кот проскользнул в ванную и зашел только тогда, когда я загремела посудой, собираясь ужинать. Здесь он уселся на пустой табурет у окна и стал на меня выжидательно смотреть. Ужинали вдвоем – кот и я. Я – за столом, кот – на табурете (есть на полу не стал).

Назавтра, вспомнив о коте, я вошла в молочный отдел гастронома и скорее машинально, чем раздумывая, купила любимые Павликом "Павлоградские сливки". Кот был в восторге – шумно урчал, а затем долго и ласково терся о мои ноги. После ужина он бесцеремонно взобрался на мои колени и запел. Я задумалась, как назвать моего квартиранта и начала медленно называть все известные мне "кошачьи" имена. Кот не реагировал ни на одно из них, пока я четко и медленно не произнесла – "Пушок" за его прекрасную шубку и роскошный хвост, только здесь он заинтересованно поднял голову и насторожил уши.

Пушок у меня прижился. Теперь ему я покупала "Павлоградские" сливки и сидя на диване, у телевизора, всегда гладила его большую, пушистую голову. Когда-то с Павликом мы так смотрели телевизор.

Через пару месяцев, разыскивая фотографию для паспорта, я рискнула снова пересмотреть наш альбом с остановившимся на пленке недолгим счастьем, и Пушок был рядом. Мне даже показалось, что он был очень заинтересован рассматриванием снимков.

Вот он, тот солнечный день на пароходе, когда мы познакомились с Павликом; вот памятный только для нас двоих пикник, где он в первый раз сказал мне то, что потом повторил не раз:

– Запомни, малышка. Я всегда буду рядом с тобой, тебе стоит только произнести мое имя, или прошептать.

А вот я в тот злополучный день, когда рассорившись и желая что-то доказать ему или себе, взобралась на самую верхушку трамплина в Лужниках. Голова сразу же закружилась от страха высоты, и я оступилась. Падая в бездну, прощаясь с жизнью, я все же успела прокричать или прошептать заветное: "Павлик" и он самым невероятным, сверхъестественным образом поймал меня у самой земли. С той поры при любой беде или простой неурядице я говорила волшебное слово или шептала его про себя, и он вставал рядом – будь то горе или просто неприятный разговор с управдомом.

Сейчас я живу уединенно, но с дворовой ребятней дружу. Павлик всегда катал ребят на машине, давал им накачивать колеса (чем они очень гордились) и даже заливать бензин. Сегодня ко мне зашла Дашутка, веселая соседская девчушка с двумя светлыми косичками, чтобы помочь ей решить задачку. Увидев вышедшего на ее звонок Пушка, она почему-то с тревожными нотками в голосе спросила:

– Тетя Маша, как мог попасть к Вам этот кот? – я рассказала, что знала.

Задачка решилась быстро, а потом мы просто болтали о пустяках за чаем. И только перед уходом девочка решилась сказать мне то, что не давало ей
покоя:

– А знаете, тетя Маша, мы с Юрой из 34 квартиры и Сережкой из соседнего дома знаем, почему разбился дядя Павлик. Мы с ребятами тогда ходили на тренировки в спортзал у нового универмага, но тогда там был еще котлован. Вышли с тренировки, стоим разговариваем. Вскоре видим – знакомая машина, а этот кот,
как на грех дорогу переходил. Дядя Павлик резко-резко руль повернул: кот выскочил из-под колес, а машина с дядей Павликом… ну, Вы знаете, что случилось потом…

             Этого кота я точно узнала, он такой приметный, но только не пойму, как он у Вас оказался, ведь это случилось далеко, почти в конце троллейбусного маршрута.

           Дашутка ушла, оставив в моей душе беспокойство. Ночью опять пришла боль: я металась, судорожно хваталась за края кровати и опять на пике боли, почти в бреду, шепнула привычное: "Павлик".

             Пушок вдруг вскочил на кровать, нежно терся, грел ступни моих ног, поднимаясь все выше и выше, скатывая боль в клубок и, наконец, боль ушла. Но после той ночи как-то неожиданно заболел мой Пушок. Он уже не урчит, не фыркает, едва притрагивается к своим любимым "Павлоградским" сливкам, прекрасная шубка стала блеклой.

            И иногда мне приходит в голову сумасшедшая, фантастическая мысль: "А что, если и сейчас ты пришел мне на помощь, защитил, оградил от беды, подставив свою грудь, мой Павлик…мой…Пушок?"

h h h